В сегодняшнем выпуске – окончание статьи[1] писателя
Сергея Анатольевича Сокурова к 101-й годовщине Октябрьской революции.
Начало читайте в выпуске «Сириус» №1 за ноябрь
2018 г.
Цена
октябрьской замятни 1917 года
На
шестой части земной суши, именуемой древним словом Русь,
сегодня
могло проживать более 400 миллионов человек
Мотивы ностальгии
В бытность мою
подростком запомнилась беседа со стариком Смирновым. Квалифицированный рабочий,
он шутил, что пережил четырех царей, записывая в их число и пролетарских
вождей. Он любил вспоминать, как при «Кровавом» (произносилось с ухмылкой), будучи
молодым подмастерьем, грязные рубашки в стирку не отдавал, выбрасывал. Когда женился,
другое дело: пришлось снимать квартиру, пошли дети, наехали незамужние женины
сестры. Что, на работу их?! Для бабы этой самой работы дома хватало. И себя
перестал бы уважать. Потому запомнились эти смирновские
рубашки, ибо то же самое слышал от отчима своего отца, мастерового из
сибирского городка.
Семья нижегородского рабочего. Дореволюционная
Россия. Начало ХХ в.
Что до неработающих
жен в среде потомственных рабочих, то, по свидетельству самого Климента
Ворошилова, он пошел в революцию потому, что когда его отец, из фабричных,
начал пить горькую, жестокая действительность царизма погнала мать знаменитого
луганского слесаря (подумать только!) в прачки к буржуям.
В одном из
документальных фильмов Говорухина перестроечной поры сравниваются жилые рабочие
кварталы двух «разноцветных» эпох. То, что настроили капиталисты типа Саввы
Морозова, выгодно отличается от аналогичных построек вплоть до «хрущевского
строительного бума». Добротные краснокирпичные свидетельства до сих пор стоят в
Москве, в городах Подмосковья. Во всяком случае, эксплуатируемые нещадно
«голодные и рабы» в обычных условиях не знали ни палаток на снегу, ни бараков
тогда еще не развитого (недоразвитого, выходит) социализма, в которых годами,
десятилетиями, рожая детей, старясь и умирая, жили их классовые дети и внуки,
ставшие, хотелось верить, хозяевами промышленных предприятий.
Дом постройки 1915 г. Г. Королёв
Тот, кто
впечатляется записками Гапона о положении рабочих до 1905 года, должен принимать
во внимание, что писались они с целью самооправдания деятельности «революционного
попа». Все страшное, грязное, мерзкое в быту рабочих описано, будем справедливы,
правдиво. Но это правда избранных мест, сконцентрированная на малой площади в
виде зловонной кучи «а ля Достоевский», только без присущей его перу
художественной силы. Да, были скученность, плохая пища, пьянство,
антисанитария, безнравственность, умственное убожество – типичное рабочее дно,
которое сохранится надолго и после 1917 года. Однако над этим дном всегда
существовали другие, не столь безрадостные, зачастую просветленные уровни
рабочего бытия, зависящие от квалификации работника, его отношения к труду, к
окружающим, к собственной семье, к своей личности, – с книжкой, чистыми полами,
выходным платьем, трезвостью, уважением к женщине, любви к вере и Отечеству
напрямую, не через идеологию той или иной партии.
Если в будние
дни ворота рабочего квартала запирались хозяевами, значит только такой мерой
можно было пресечь склонность к пьянству заводских. Штрафы накладывались не на
одних бракоделов. Штрафовали тайных выпивох, матерщинников,
драчунов (особенно за избиение жен), нерях,
прогульщиков. К слову, одно время, при
еще только побеждающем социализме, прогулы наказывались тюрьмой и лагерем.
Такова эволюция одного из штрафов, рожденных в «мире насилия». Гапона
подельники-борцы за счастье народное повесили в 1905 году. Жаль. Он не стал
свидетелем улучшения положения рабочего сословия между революциями (поворотами?
замятнями?) 1905 и 1917 годов.
Например,
Россия стала страной с одним из самых коротких рабочих дней; грамотность среди
заводских преодолела экватор, а в целом по стране, вопреки расхожему мнению о
«полной безграмотности народа», треть населения могла читать. Издатель Сытин
из-за гроба подтвердит. Он заслуживает большего доверия, чем Луначарский и
Крупская.
Объективность сравнений
Сравнивая
«тогда» и «потом», следует помнить, что «тогда» не было для рабочего класса и
крестьянства неким застывшим состоянием. О рабочих уже сказано. Повторим
только, что между 1905 и 1917 годами
квалифицированный рабочий, не будучи «гегемоном», на свой заработок содержал
весь дом – всю семью. Когда он увидел, что теряет свой налаженный, уютный,
пребывающий в довольстве, сытый мирок ради «красного знамени труда» и… пули,
которой грозил Вождь Мирового Пролетариата каждому, кто в Николин день не
выйдет в цех, то отчаянно поднялся на Ленина и ленинцев с оружием, как это
случалось в гражданку в индустриальных городах.
Эволюция в
крестьянской среде в дореволюционные годы не так заметна, но исследователю она
доступна. Вспомним хотя бы отмену выкупных платежей за землю, облегчение налогов.
Главное, ушли в прошлое голодные года, вызываемые не столько нехваткой в
отдельных регионах зерна, сколько несовершенством транспортировки и экспортными
обязательствами крупных землевладельцев. «Голодоморы»
вернутся только через четверть века и зачастят, смертно дохнут
двумя катастрофами, но это уже случится в другой стране, почти потерявшей имя
Россия. А мы вправе ввести цену этих катастроф, также перманентных
продовольственных затруднений, отзывавшихся карточками и дефицитом, в общую
стоимость нашей замятни.
А не списать ли
нам эти грустные расходы? В конце концов, мы всегда «что-то теряем и что-то
находим». Но есть в этой теме некая «темка», которую
совесть не позволяет обойти. Это рабский
труд 30-х – 40-х годов в той его разновидности, которую не знала Россия
даже в период самого глухого крепостничества с застенками Салтычихи
и Демидовскими заводами. Нет, разговор не о труде осужденных к заключению по
закону за противоправные действия. Хорошо, что воры всех «подпрофессий»,
растратчики, убийцы, налетчики, злостные хулиганы, истинные государственные
преступники и прочие «закононепослушные» граждане
получили возможность с полной отдачей и пользой для общества трудиться, при
этом перевоспитываясь, что вызвало одобрение нашего восторженного Буревестника.
Не о них речь. Вспомним о тех, кого иначе не назовешь, как приписанными к разного рода
преступлениям – за якобы шпионаж в пользу иностранной державы,
участие в антинародных партиях и группировках, порчу социалистического
имущества и т. д. Такого рода «приписки» возможны и легко делаются там, где
беззаконие возводится в закон. И нужны, добавим.
Нужду породила
все та же индустриализация. Дело не в том, что стремительно разрастающийся за
счет раскрестьянивания страны рабочий класс не
поспевал за темпами промышленного бега, заданного в Кремле. Пришло время, когда
вольнонаемным нечем стало платить, а возможности обычной тюрьмы были исчерпаны
– переловили, казалось, пересажали всех, кто этого заслуживал. Но
«незаслуженные»! Они и выручили. «Враги народа» потекли отовсюду в лагеря в
полном смысле по разнарядке.
Рабский труд от
зари до зари, никаким трудовым законодательством не охраняемый – за баланду, за
право на койку в лазарете, просто дышать и жить, за надежду когда-либо увидеть
близких, но без права переписки с ними, вообще при полном, широком «поражении в
правах».
Стройки ГУЛАГа, 1930-е годы
Мне по заказу
одного из московских областных департаментов пришлось работать с материалами о
сооружении местной части знаменитой системы речных каналов. Только здесь было
задействовано 200 тысяч пар рук «пораженных в правах». Все наши вызывающие традиционно гордость Магнитки, Турксибы,
Комсомольски-на-Амуре, Беломоро-Балтийские
каналы и прочие действительно великие стройки просто не состоялись бы без
рабского (в полном смысле) труда тех, кто расчетливо был записан во «враги
народа». Сколько же их было?
«Фактически
строители находились на положении заключенных. Правда, поначалу у них хотя бы
были сносные жилищно-бытовые условия. Но если в ноябре 1927 года на строительстве
работали 13 тысяч человек, то в октябре 1931 года уже 43 тысячи, а в 1932
году 63 тысячи строителей. И это без учета членов их семей. В итоге условия
жизни рабочих Днепростроя стали ужасающими… Известно, что при строительстве «Дамбы Гувера», где широко
применялись экскаваторы и бетономешалки, погибли 96 рабочих. Сколько
строителей Днепростроя преждевременно ушли из
жизни, никто не считал». «История строительства
Днепровской гидроэлектростанции» Источник: https://fishki.net/1205790-istorija-stroitelstva-dneprovskoj-gidrojelektrostancii.html |
Живые и мёртвые души
Вернемся к Бразолю: «В начале царствования Николая II в России
насчитывалось 122 миллиона жителей. Почти двадцать лет спустя население
увеличилось до 182 миллионов…» Стоп! В 1939 году, т. е. через 26 лет,
дирижеры переписки населения в СССР смущенно поднесли очам товарища Сталина
поразившую его цифирь – 170,6 миллионов. Меньшую показать было опасно для
«ближних бояр»: репрессии стали обычным наказанием даже за оплошность, вообще
стали стилем жизни страны советов. Вождю, как другу и учителю, поспешили
объяснить, что царские 182 миллиона душ – это жители всей империи, с территориями,
не вошедшими в СССР (Финляндия, Царство Польское, др.). В нынешних же границах
тогда проживало всего 159,2 миллионов подданных царского режима. На сердце Хозяина
полегчало, но тревога за будущее осталась. Как же так, на этом пространстве
прирост народонаселения составляет более двух миллионов человек в год, пусть
два! Тогда сегодня должно насчитываться за 210 миллионов советских счастливых
людей. За вычетом павших в «империалистическую» и «гражданку», белой сволочи и
их прихвостней, бежавших за кордоны, по малому счету должно быть никак не
меньше 200 миллионов строителей социализма. А тут тебе 170,6 млн! Где еще 30?!
Пока тень
товарища Сталина ломает себе голову над этим вопросом, обратимся к другой статистике
(газета «Президент», 7-13 мая, 1996 г.). «В первые годы власти большевиков, только при
жизни Ленина, ими было уничтожено, изгнано из страны 2,5 млн. дворян (почти все «служилое сословие»); другие потери в тысячах человек:
духовенства – 300 , купечества и
интеллигенции – по 360, чиновников – 600, офицеров – более 200,
верных присяге нижних чинов – 260,
наиболее квалифицированных рабочих (вспомним восстание в Ижевске) – 200. Было разграблено и разгромлено 16 млн. крестьянских хозяйств с населением
80 млн. человек. Разорены 637 монастырей
(а это крепкие хозяйства, питающие больницы и приюты, и сами – богадельни). Ужасны
были потери среди казачества, обреченного на исчезновение приказами Троцкого и
Свердлова безжалостно расстреливать богатых казаков (бедность в станицах –
экзотика!) и всех, у кого найдут оружие (безоружный казак? не нонсенс ли?). А потом
был апокалипсис коллективизации и ягодо-ежовско-бериевских
«прополок» под Мудрым Руководством, когда только офицеров РККА сгинуло более 40 тысяч из 80-тысячного красного
офицерского корпуса. Накануне Великой Отечественной войны!!!»
Удручающий итог
Вот почему в
безрадостный день 1939 года стоял Вождь у окна в кремлевском кабинете и не мог
досчитаться 30 миллионов соотечественников. Замятня
тем отличается от революции-переворота, что гибельная ее душа годами,
десятилетиями мечется ненасытно по стране в поисках жертв, становясь кровавой
эпохой в жизни страны, ее народов.
Мы можем только
гадать, во что материальное обошлась России замятня
начала ХХ века, и как бы выглядело наше Отечество на политической,
экономической и других картах озвученного Э. Терри 50-го года прошлого
столетия, тем более в начале третьего тысячелетия.
Но простые арифметические расчеты позволяют
предположить, что на шестой части земной суши, именуемой древним словом Русь,
сегодня проживало бы более 400 миллионов человек.
Теперь отнимите
от этой цифры сегодняшние 146 миллионов. Такова цена, если оценивать «душами» замятню, начавшуюся в 1917 году.
Редактор
издания Татьяна Мартыненко Мир вам, Свет и Любовь! |